X
После обеда раз десять до чаю
Опорожнился примерно я, чаю,
Только успеешь вернуться назад —
Снова бежать я обратно уж рад.
Даже, поверьте, устали и руки
С задницы стаскивать модные брюки,
В это-то время случился скандал:
Надю в сортире я как-то застал!
XI
Наш «кабинетик» лишен был запора.
Он не боялся вторжения вора,
Правда, в нем нечего было и взять,
Если с бумагой кулька не считать.
Только покинул я вонь кабинета,
Снова бурчанье и вздохов ракета.
Я снова [резво] туда поскакал,
Опорожниться я вновь пожелал.
Дверь отворил… и явилась картина:
На стульчаке восседала Надина.
Ноги раздвинуты… между же ног
Нади пизденку увидеть я мог:
С черной, кудрявой, лохматой опушкой,
Мне показалась пиздушка игрушкой,
Секель торчал из-за розовых губ,
Сверху виднелся кокетливый пуп.
Надя смутилась, как рак покраснела,
Сзади у Нади витушка висела.
Я не смущаясь урыльник схватил,
Тут же при Наде в него навалил.
XII
После того мы побольше недели
Весть разговоров взаимных не смели.
Мало-помалу забылся скандал,
Я уж Надюше. конфект покупал,
В комнате с ней проводил вечерок:
Надя вязала ажурный чулок,
Я же читал ей любовный роман,
Сев на просторный Надюшин диван.
Раз я прочитывал ей Поль де Кока,
Томные глазки раскрылись широко,
Слушала Надя «Веселенький дом»,
Этот пикантный игривенькмй том.
Мы, прочитавши, вели разговоры,
Страстью дышали взаимные взоры.
XIII
И под конец я у Надиных ног,
Даже дышать я как будто не мог,
Губы слились, зазвучали лобзанья,
Кончились муки и грусти терзанья.
Все мне дозволено с этой поры,
Без опасенья за это кары.
Пробило полночь. Мы вместе разделись.
Я ей раздеться кой-как помогал.
Даже чулок впопыхах разорвал.
После на Надиной мягкой постели
Делали [с нею] мы все, что хотели.
Даже не знала волшебница ночь,
Кто нами сделан [был] — сын или дочь.
Была мать нежная, любила
Чрезмерно так своих детей,
Сама их в сад гулять водила
Все время ясных светлых дней…
Она с терпеньем отвечала
На каждый детский их вопрос.
Потом, наскучив, отпускала
С своими няньками гулять.
Сама под тению садилась
Вязать чулки иль за шитье.
И, одинокая, сердилась
На очень скучное житье.
Но что ж при роскоши мешало
В кругу семьи столь скучной быть?
Увы! она припоминала,
Как было прежде сладко жить!
Как, сбросив девственны оковы,
Впервые мужа обняла
И сладострастья чувства новы
С приятной болью познала.
Как после муж с живым с участьем
В ней перемены замечал —
И будущим нельстивым счастьем
Ее в унынье утешал.
Теперь всему уж хладнокровный
Из дому часто он езжал,
И без жены весьма спокойный
Он зайцев с гончими гонял.
И тот восторг припоминала,
Который в муже виден был,
Когда страдания скончала
И их Творец благословил.
Малюткою прекрасным сыном.
Как любовался, как лобзал
И романтическим Эдвином
Он первенца любви назвал.
Теперь об этом-то Эдвине
Хочу я честно говорить
И, не замеченну поныне,
Ошибку маменьки явить.
Сколь страшно отроков мадамам
Иль юным на руки давать:
Как раз воспользуются правом
И долг супругов познавать!..
Когда Эдвину совершилось
Четырнадцать приятных лет,
То с ним мадам не разлучилась —
Она за ним всегда вослед.
Его поступки наблюдает,
Мораль при матери твердит,
И он с мадамой не скучает,
Он смело ей в глаза глядит.
Мадам мать очень восхищает,
Что так Эдвином занята
И что так скоро приучает
К терпенью пылкие лета.
И что в поступках уж развязка
Открылась смелостью лихой.
Но подождите, друзья, сказки
Развязкой кончится покой.
Эдвин собою был прекрасный,
Еще невинностью дышал,
Как купидончик сладкогласный
Уж что-то сердцу прошептал.
Все к одиночеству стремилась
Его душа, — но, как порой
Мадам прекрасная садилась
К нему, он оживал душой.
И уж текли невольно речи,
Пылали теки, как в огне,
И кудри пышные на плечи
В небрежной пали красоте.
Она испытанной рукою
Играет локоном его.
Но сделать с робкою душою
Она не в силах ничего.
Она лукаво замечала